* * * * * * *

Фатима, где твоей надежды свет?!
Пути Аллаха неисповедимы...
На каторгу на долгих двадцать лет
Ушел Ислам, несчастный и любимый...

Закон вайнахов: прав иль виноват
Убийца — но его настигнет кара!
Конечно, знал Ислам (таков адат),
Что не простят ему Абубакара.

О как же были тягостны они
В Сибири лютой, на чужбине дальней,
Горючие безрадостные дни —
Наверно, нет ни горше, ни печальней.

Смотреть на мир (где камень, тачка, лом)
Сквозь веки глаз, изъеденные потом,
И сон раба без мыслей о былом,
И вновь до отупения работа.

Не изменить судьбы зловещий рок
Тому, кто с участью покорно сжился,
Отбыв до дня положенный свой срок,
Ислам в село родное возвратился.

Он в радости и думает о том,
Как жарко он сейчас обнимет друга.
Вот дом Али. Да! Да! Тот самый дом,
Куда войти он может и без стука.

Но что такое? Двор и пуст и глух,
Как будто здесь никто не жил отроду,
С улыбкой друга не встречает друг,
И наглухо затворены ворота.

И вдруг (откуда, он понять не мог)
К нему шагнул мальчишка (сон ли это?)
И подал вдвое сложенный листок
Бумаги светло-пепельного цвета.

Как в полусне, письмо раскрыл Ислам -
Арабской вязью выписаны строки:
«Вот и вернулся ты домой. Салам!
Да пусть зачтутся каторжные сроки

Тебе при жизни. Молодость и пыл
Нещадно угасила доля злая.
Я нашей юной дружбы не забыл!
Но видеть — не могу и не желаю!

Все лучшее, что сделать мы смогли,
Безжалостно судьба перемешала,
Твой бывший друг, сын гончара Али!»
В конце письма отчетливо стояло.

На письмоносца посмотрел Ислам
Глаза в глаза, малец глядит без страха.
 «Скажи мне правду, кто тебя послал?!»
А он в ответ: «Али, клянусь Аллахом!»

За двадцать лет он ко всему привык:
Добро и зло таят людские души,
Но пусть немым останется язык,
Что в дружбе клятву верности нарушит.

«Он возвращенью моему не рад?! —
Ислам повесил голову угрюмо. —
Он больше значил для меня, чем брат!
Но он, видать, так обо мне не думал».

Так размышлял печально наш герой,
В раздумьях горьких комкая бумагу,
А солнце опустилось за горой.
Ислам, на узловатую корягу

Усевшись, весь во власти грустных дум,Глядел в Шарой-Аргун на дно ущелья, И неожиданно потока шум
Вдруг перекрылся соловьиной трелью,

О соловей, о царственный бул-бул,
И боль унять ты можешь и тревогу.
И вот Ислам, когда почти уснул, Колесный скрип услышал на дороге.

И видит он: устало путь верша,
По пыльной колее, как бы по воску,
Ступает серый ослик, не спеша,
Впряженный в двухколесную повозку.

Неторопливо колесо кружит
Вокруг оси размеренно и сухо,
В арбе седой старик полулежит
На сене, словно на охапке пуха.

Законы гор и чтить, и соблюдать
За долгий срок Ислам не разучился:
«Ваша, и мир тебе, и благодать», —
Он к старцу с уваженьем обратился.

«Аллах да будет милостив к тебе, —
Старик ответил и спросил Ислама: —
Что нового, джигит в твоей судьбе?
Куда путь держишь?» Тот ответил: «Прямо»

«Наверно, нам с тобою по пути, —
Сказал старик, освобождая место. —
Пожалуй, легче ехать, чем идти. 
Садись в арбу. Двоим не будет тесно».

«Так чей ты сын?» — тепло спросил старик
Чтоб спутнику не причинить обиды.
Ислам ответил (но помедлив миг):
«Зовут Ислам. Сын кузнеца Саида».

«Саид?! Конечно, знал я кузнеца. —
Старик промолвил: — Был добру он предан...»
Путь жизни от начала до конца
Ислам печально старику поведал.

Все выслушал старик: «Ну что ж, сынок, Тебе немало причинила боли
Твоя судьба. Вся наша жизнь — урок.
Мужчиной будь... На все Аллаха воля!

И, помолчав, добавил: - Мой совет -
Не торопись от друга отрекаться.
Добром и злом от века полон свет,
Они друг в друга могут наряжаться.

Хвала Аллаху, алхамду лиллах, —
Старик провел по бороде руками, —
Не торопись и в мыслях, и в делах! —
Добавил, погодя: — Всевышний с нами!

Теперь поспи. Полезно отдохнуть,
Когда устали и душа, и тело...» —
Туманно синим мраком затянуть
Склон и ущелья ночь уже успела.

Ислам прилег, усталостью влеком,
На теплом сене... и через минуту
Забылся тяжким и глубоким сном,
Уже почти не спавший двое суток.

Арба катилась мерно, не спеша,
И колесо натружено скрипело.
Сон — света луч, когда во мгле душа,
И сон — бальзам, когда устало тело.

Внезапно, глядя прямо в синеву,
Проснулся он от утренней прохлады.
Осел в кустах пощипывал траву,
Но старика не оказалось рядом.

«Поди  свершает утренний намаз», —
Подумал он. Луч солнца показался
На снежном гребне гор. Проходит час
За часом, но старик не возвращался.

Что за старик? Как их сошлись пути?
Куда он делся? Что с повозкой делать?
Кого спросить? Куда теперь идти?
Нет близких и родных на свете белом.

Ислам, не торопясь, сошел к реке.
Ополоснулся, помолился Богу,
К арбе вернулся и о старике
Подумал он со сдержанной тревогой.

Все обыскал поблизости вокруг —
Не мог же он без старика уехать.
И долго звал его, на каждый звук
Исламу отвечало только эхо.

И день угас. И снова ночь пришла.
Ислам не спал, в раздумьях и тревоге.
И в час, когда окрасилась скала
Лучом рассвета, тронулся в дорогу.

И вечером, когда на небесах
Призывно первая звезда мигнула,
Ислам с надеждой в сердце и глазах
Подъехал к незнакомому аулу

Следущая страница